Дети войны в фашистской оккупации

Жил я тогда в 10 километрах от Белгорода. В селе Пушкарное в деревне Милоуха. Мне шел седьмой год.
Свой приход в нашу деревню фашисты отметили грабежами. Стали отбирать и резать поросят, телят, ловить кур. Головы кур отрывали и со смехом протягивали нам, мальчишкам.
Мы их брали и тут же, на их глазах, с ненавистью к грабителям бросали.
Фашисты не считали нас за людей. Они справляли нужду на полном нашем виду. Нас, детей, могли без всякой причины пнуть кованым сапогом. Но настоящие мучения начались после того, как армейское подразделение сменили в нашей деревне войска СС.
Эти фашисты заселяться в дома не стали, а разбили палатки в наших садах и неподалеку в степи. Днем, когда солдаты уходили на занятия, палатки никем не охранялись. Может быть, там побывал кто-нибудь из деревенских мальчишек.
Вечером фашисты арестовали всех мальчишек деревни – от семи до тринадцати лет. Других в деревне не было.
Загнали нас в сарай. Из сарая ночью водили на допрос. Мы слышали крики избиваемых фашистами старших братьев. Было очень страшно.
Утром нас всех построили в колонну, дали каждому лопату и объявили, что нас всех расстреляют. А лопаты нужны, чтобы вырыли себе могилы.
Повели нас по всей улице нашей деревни, подталкивая прикладами автоматов.
Помню, моя мама бросилась на автоматчиков с криком: «Отдайте хоть одного!» – так как в колонне я был со старшим братом 13 лет. Было страшно. Все мальчишки плакали.
Гнали нас, подталкивая прикладами автоматов в меловые холмы. А в этих холмах они недавно расстреляли своего офицера. При этом расстреле все холмы были покрыты колоннами солдат. От этого зрелища было очень страшно.
Переводчик-поляк тогда нам рассказал, что расстреляли немцы своего офицера. Этот офицер ушел с передовой в деревню и там пьянствовал. А в это время «ваши солдаты «пластуны» приползли на передовую и перекололи весь взвод».
Этот рассказ переводчика о расстреле своего офицера в присутствии тысяч людей нагнал на деревню тогда страх, несмотря на гордость за наших «пластунов». По пути к этим холмам мы все это вспомнили. В колонне мальчишки говорили: «Раз они не пожалели и расстреляли своего офицера, то тем более не помилуют нас.
В этих холмах мы стояли мучительно долго, ожидая расстрела.
Потом подъехал «трехбубный» – так называли в деревне старшего, наверное, коменданта.
Он объявил: «Расстрел заменяется высылкой из деревни. Если кого с завтрашнего дня поймают в деревне, то пойманный будет расстрелян».
На другой день бабушка повела нас по жаре в соседнюю деревню «в семи верстах», куда нас выгоняли раньше во время учений фашистов.
Тетя Наташа, у которой мы жили, когда нас выгоняли из нашей деревни, сказала: «Нет, я вас не пущу. Когда вы жили у нас – пропала ложка». Мы поняли, что ложка тут ни при чем. Просто она боялась нас приютить: «Раз мы уходим от расстрела, то тех, кто нас приютит, могут подвергнуть наказанию фашисты».
И мы пошли по жаре, голодные, обратно домой эти злополучные «семь верст». Подойдя к деревне, мы спрятались во ржи, а бабушка пошла домой. После 14-верстной прогулочки мы с братом сразу заснули.
Я проснулся от крика: «Партизаны, партизаны» – и увидел фашиста с направленным на меня дулом автомата.
Подгоняемых прикладами нас с братом вели по деревне к «трехбубному». Вместе с нами шла и мама. В это время умывался «трехбубный» во дворе. Он что-то заорал и бросился в хату. Из хаты он выбежал с автоматом и дал из него очередь.
Мы с братом бросились бежать. Прибежали в свою хату. Матери не было. «Значит, мать расстреляли», – пришли мы к выводу вместе с двумя нашими старшими сестрами. Через некоторое время мама пришла.
Было принято решение: прятаться мы будем на огороде в кукурузе день и ночь. Сестры будут приносить нам еду, какая еще имелась у нас, так как мы голодали, и, кроме картошки, закопанной и спрятанной от немцев в яме, по существу у нас ничего не было.
Иногда всех жителей деревни сгоняли к виселице, чтобы мы видели, как вешают наших защитников. Несмотря на гнет полицаев и фашистов, их грабеж и насилие, жизнь продолжалась.
От Белгорода наша деревня была в 10 километрах. Мама ходила в город, чтобы продать молоко и приобрести самое необходимое, например, спички, соль и другое. Однажды пришла очень расстроенная и сказала: «Фашисты арестовали одетую нищенкой секретаря райкома Наташу». Ее выдала моя соседка по прилавку на рынке. Она с криком: «Смотрите, это же секретарь райкома Наташа», – побежала к немцам. Немцы увели Наташу, и ее больше никто не видел.
Через некоторое время после прихода фашистов в деревню возвратились наши «защитнички» – шесть здоровых крепких мужиков.
Немцы дали этим дезертирам по 6 гектаров земли. У них появились лошади, и они стали обрабатывать землю. Фашисты это приветствовали.
Когда теперь я слышу о репрессиях И.В. Сталина, я вспоминаю нашу деревню и «пострадавших» от «репрессий».
Женщина, выдавшая секретаря райкома Наташу полицаям, через 8 лет возвратилась в деревню и стала жить-поживать, как будто и не было предательства Родины.
Шесть мужиков предателей-дезертиров от власти вообще никак не пострадали. За свое предательство-дезертирство вообще не понесли никакого наказания.
Только помню однажды на работе, когда я на уборке сена подменял отца, услышал обращение к дезертиру: «А ты помолчи, предатель». То есть эти предатели-дезертиры, несмотря ни на какое наказание, прожили всю жизнь с пятном дезертира-предателя. И если власть их никак не наказала, то народ их никогда до самой смерти не простил.
Еще интересный факт служения Родине. Над несколькими деревнями над полицаями царствовал «волостной старшина». Народ дал ему кличку «царь». Он ездил по деревням в двуколке на очень хороших резвых лошадях, и всегда быстро. Его сильно боялись и, когда видели в деревне, то кричали: «Царь», – и все прятались от него, кто где мог. Он часто избивал своей плеткой работавших на немцев в поле, вроде требуя усердия в работе. И вот мы услышали, что немцы волостного старшину, «царя», повесили. И тут люди стали вспоминать, что он никогда не ударил своей плеткой ни одну женщину, а избивал мужчин – предателей, дезертиров, которые служили фашистам.
Я учился в институте с его сыном. Фамилия его была Царев, и отсюда , наверное, была его кличка.
Фашистские части заняли нашу деревню без боя. И только последний их уход, вернее их бегство, происходило с преследованием фашистов нашими. Деревня в 18 дворов была расположена перед меловыми холмами. И на этих меловых холмах фашисты прятались в окопах. Их расположение нам, мальчишкам, было отлично видно от наших хат.
И вдруг мы увидели, что к этим окопам, в которых находятся фашисты, с оружием в руках бегут наши солдаты. И фашисты не выдержали приближения солдат, выскочили из окопов, побежали к основанию холмов, а потом по степи.
Наши преследовали их, на бегу стреляя по беглецам.
И мы, мальчишки, все это видели. Вот фашист, смертельно пораженный нашими, останавливается, поворачивается лицом к преследователю и падает навзничь, головой по направлению бега.
Мы, мальчишки, все это видели. И бежали с криками за нашими солдатами и потом обнимались с освободителями и восхищались их смелостью. Мы отлично видели, как фашисты – непрошенные гости – нашли смерть в окопах.
Так им отомстили солдаты Красной Армии за зверства, за унижение и побои мальчишек, за горе наших матерей во время оккупации и потом, когда в семьи приходили похоронки.
Иван Фролов
Курск, 2020 год