В прошлом месяце, 19 ноября, мы в России отпраздновали День артиллерии и ракетных войск. Особенно много поздравлений через «Курскую правду» пришло в адрес Петра Алексеевича Михина.
И каких только невероятных боевых эпизодов не вспоминают читатели в своих обращениях к нему! Но каждый из них трогает до слез и нас, видавших виды журналистов. Вот только один такой эпизод из воспоминаний Петра Алексеевича.
Израненный ящичный орудийного расчета Парфенов ползет к командиру Михину на локтях и катит к нему по земле носом (больше ему нечем) единственный, припрятанный им на самый крайний случай снаряд. И такой случай наступил: этим драгоценным снарядом Михин уничтожает из пушки главное руководство пятитысячного отряда фашистов, который вырывался из нашего окружения. Именно уничтожение главного немецкого руководства помогло Михину с помощью четырех своих орудий и 25 солдат разгромить этот пятитысячный отряд немцев, а 826 из них взять в плен.
Такой финал страшного боя нас очень и очень радовал в смысле немецких потерь. Но никуда не денешься от мучительного горя за потери своих воинов. Ведь после многократных ранений 24 наших героя из 26 погибли. Чудом остались в живых только двое: тяжело раненный в ногу капитан Михин и совершенно невредимый командир орудия сержант Хохлов.
Все в сказанном и страшно, и невероятно. Но оно БЫЛО!!! Подтверждал это и капитан Михайлов, начальник разведки 52-й стрелковой дивизии, забиравший 826 пленных немцев в селе Каракуй под Бендерами в Молдавии в апреле 1944 года. За тот бой, как многие считали, не жалко было бы присвоить звание Героя Советского Союза всем 26 участникам сражения.
А Петр Алексеевич Михин и сейчас, на рубеже своего столетия (родился 2 марта 1921 года), в строю и недавно прислал
в редакцию «Курской правды» свои воспоминания, с которыми мы сегодня рады познакомить наших читателей.
Замечательное место на Земле избрали себе для житья еще в древние времена наши российские предки. А потом расширили свою территорию за счет ничейных тогда земель Сибири, Дальнего Востока и даже Аляски. Только вот окружение другими народами досталось нам плохое. Со всех сторон эти соседи нападали на нас. С востока – татары с монголами, с юга – турки и кавказцы, а с запада – поляки, литовцы, немцы, французы. И нам приходилось все время защищаться от таких соседей. И мы научились отлично делать это. И всегда успешно. Иначе народ наш не смог бы выжить в такой агрессивной среде.
Смелость, героизм, находчивость, взаимовыручка и самоотверженность во все времена прославлялись в нашем народе. Особенно невиданный, массовый героизм проявили советские люди в годы Великой Отечественной войны. Потому и добились Победы в самой кровопролитной войне.
Вместе с моими дорогими товарищами я активно участвовал в тех сражениях. Три с половиной года был на передовой позиции, много раз был тяжело ранен и контужен, иногда до трех суток не приходил в сознание, не обнаруживал ни пульса, ни дыхания, а однажды даже оказался в могиле. Кстати, слово «контуженный» почему-то не в чести в нашем Отечестве, люди его считают обидным, даже оскорбительным. Фронтовики черные ленточки – знаки контузии – не носят на пиджаках. Опасаются, что люди могут сказать: контуженный идет. Это вроде ненормальный.
А ведь этот человек в страшном бою побывал, мог и не сразу очнуться. Живого похоронили бы, как писателя Николая Гоголя, которого при перезахоронении обнаружили лежащим в гробу на животе.
Так вот, умелым огнем своего артиллерийского дивизиона я за время войны сумел уничтожить десятки тысяч врагов и тем спас от явной смерти еще много наших людей, которых убили бы эти враги. И что удивительно, в этих страшнейших боях сам живым остался. В счастливую тройку попал. Ведь из каждой сотни мужчин моего, 1921 года рождения за время войны уцелело-то только трое. Хотя и искалеченными, но живыми они пришли домой. На одной из встреч фронтовиков в Курске я видел сержанта, который 11 раз был ранен на войне.
Уцелел и мой ровесник – капитан, начальник штаба моего дивизиона. Даже ранен не был. Штаб-то свой для сохранности я в двух-трех километрах позади передовой размещал. В атаки на немецкие штыки они не бегали и не ползали. День и ночь под боевым немецким огнем, под злым ветром и морозом не грелись своим дыханием в кулачок. Они проживали чаще в хатах прифронтовых деревушек, а то и в хоромах заграничных дворцов. Особого героизма проявлять им было и негде, и не с кем: врагов-то поблизости не было. Но штабники сочувствовали нам, людям с передовой, переживали за наши жизни и немного стыдились.
Моему начальнику штаба в дружеской беседе все хотелось выяснить, откуда в боях у меня и моего окружения отчаянная храбрость бралась. «Я бы так воевать не сумел», – откровенно признался он.
И вот однажды, в декабре 44-го (мы уже в Венгрии воевали), меня бездыханного, мокрого, грязного и в крови мои разведчики с наступлением темноты притащили на плащ-палатке в тыл с передовой, в штаб моего дивизиона. Я был без сознания, без пульса и дыхания. Ехать на машине в санбат при таком сотрясении мозга было нельзя, и меня лечил фельдшер моего дивизиона Костя Матвеев в венгерском домике, где они жили.
Когда контузия прошла и я стал разговаривать, слышу вопрос:
– Откройте нам, пожалуйста, товарищ капитан, самый заветный свой секрет. Ну откуда у вас берется такая смелость, чтобы решиться свершать не только невозможное, ну такое, какое до вас никто на всем нашем фронте не смог сделать да которое и произойти-то могло только ценою вашей собственной жизни?
– Смелость – дело наживное и вырабатывается у человека с детства, – ответил я. – Сумел бы ты раз-другой одолеть свою робость, проявить характер – мог бы стать смелым. Тут большое значение имеет и семья, и воспитание. А также примеры родителей, даже родственников.
У меня был очень смелый отец. В четырехлетнем возрасте я с большим интересом наблюдал, как смело дрался отец в уличных кулачных боях.
А однажды ночью зимой я видел в окошко, как отец один, одетый только в кальсоны и ночную рубашку, но со стальными вилами бился с двумя волками, не пуская их в курятник.
Оскалив во всю ширину свои большие кровавые пасти, они набросились на него с двух сторон, угрожая отхватить руку, а то и голову. Но ему отлично помогла наша дворовая собачка Грунька. Это она разбудила ночью отца своим необычным, тревожным, громким лаем. Отец сразу догадался: волки! Грунька забежала к волкам сзади и начала хватать их зубами за хвосты. Пока один волк, будучи схваченным за хвост зубами собаки, оглядывался назад, отец с вилами успешно бился только с одним волком. Так он вынудил хищников покинуть наш двор. Храбрость отца восхитила меня, и мне захотелось быть таким же смелым, как он.
Были у меня в детстве еще интересные встречи с птицами. Кто-то сказал мне, десятилетнему, что новорожденных птенцов вороны можно научить разговаривать. И я, зажав в зубах фуражку, полез по центральному стволу высоченной груши к его верхушке, чтобы достать там из гнезда голышенка. Только я дотянулся правой рукой до гнезда, как к нему подлетели две вороны, видимо его хозяева. На страшной высоте они стали с разлета долбить своими мощными клювами меня в голову. Кровь хлынула мне на плечи, но я все же сумел надеть на голову фуражку. Толстая, на вате, фуражка спасла мне жизнь. На землю я сумел спуститься. И хотя воронят не достал, переживания мои были не напрасны: очередной заряд смелости я получил.
И еще об одном случае своего героического общения с птицами позволю себе сообщить моим читателям. Дело опять же было в нашем саду, тем же летом, но уже с синицами. На месте сгнившего сучка плодового дерева, на высоте чуть больше полутора метров от земли, две синички выдолбили себе гнездо. Я с товарищами заметил, как одна синичка влетела в это гнездо. Мне удалось уговорить товарищей постарше подставить мне свои плечи, чтобы с них я смог залезть рукой в это гнездо и вытащить оттуда синичку. Так захотелось мне самому подержать в руке птичку, а потом передать товарищам эту живую красавицу. Ну и посмотреть, с какой радостью она вспорхнет с открывшейся руки, полетев на волю.
Только птичка скрылась в своем убежище, не заметив нас, я вскочил на плечи ребят и просунул к ней руку. Когда осторожно взял ее в полуоткрытую ладонь, синичка громко зашипела. Я попытался вытащить ее наружу. Но рука с птичкой в дырку из гнезда не проходила. И я натер запястье так, что распухшую руку и без добычи вытащить не мог. Тогда уставшие меня держать товарищи решили позвать на помощь взрослых и убежали. А я повис на больной руке на дереве.
Собрав в кулак все свои физические и духовные силы, я не расплакался, а упорно продолжал висеть на дереве. Прибежавшая с табуреткой и мыльницей женщина выручила меня из беды. Намыленная рука с трудом, но освободилась.
Как много желаний, страхов и радостей испытал я в детстве, чтобы стать смелым…
В голодный 1933 год мы с братишкой Николаем с помощью кошелки ловили галок. Палочкой подпирали один край перевернутой кошелки. Подсыпали туда немного подсолнечных семечек. А когда прилетевшие галки начинали клевать эти семечки, тянули за веревочку, привязанную к подпорке. И падающая кошелка накрывала несколько не успевших улететь галок.
Много галок гнездилось над колокольней сельской церкви. А чтобы сварить из них суп, надо было оказаться выше колоколов, куда церковный сторож никого не пускал. И мы, трое 12-летних ребят, полезли на колокольню по внешней стороне храма. Лезть на крышу большого зала церкви мы решили, используя торчавшие из стены железные рогачики. Жестяные сливные трубы сгнили, а стальные рогачики, на которых эти трубы держались, продолжали торчать из стены. Их рядок шел по одной линии снизу вверх. Расстояние между рогачиками – полтора метра. На нижнем рогачике стоишь, а за верхний хватаешься руками, подтягиваешься к нему, становишься уже на него ногами, а сам поднимаешься к следующему, верхнему рогачу, выпрямляешься и за него хватаешься. И так добираешься до нависающей над стеной крыши.
А теперь самое трудное и смертельно опасное: надо сначала одной рукой обогнуть край крыши и ухватиться двумя пальчиками за полусантиметровую полоску – стык двух соседних, сбегающих по крыше сверху вниз стальных листов. И, крепко держась пальчиками этой руки за стык, другой рукой стараться проделать то же, что сумел сделать первой. И вот ты двумя руками крепко держишься сверху за крышу, а ноги продолжают стоять на последнем крючке, грудь же прижата к краю крыши.
Но как из такой позы вскинуть свое тело на крышу? Очень просто: требуется крепко держаться пальчиками двух рук за соединительный шов кровельных листов, а ногами так оттолкнуться от рогачика, чтобы тело взлетело на крышу.
Теперь, стоя на четвереньках на шестиметровой высоте, ты готов вскочить на ноги и пробежать по пологой крыше вверх до ее вершины – князька. И со страхом смотреть на стенку от главной крыши до колокольни. Там уже рогачиков нет. Ровная пятиметровая стена. Вся надежда на прогнившие щели между маленькими облицовочными дощечками, куда ты будешь вставлять три пальчика рук и большие пальцы ног, чтобы не только держаться за стенку, но и, плотно прижавшись к ней телом, подниматься по ней до колокольни.
Такой метод восхождения на колокольню церкви с земли по внешней стороне здания был придуман мной. И мы, трое мальчишек, успешно добывали себе на пропитание галок.
Но однажды Вовка Зайцев, когда одолевал край крыши, сорвался и стал падать на землю. Он бы погиб, но его рубаха зацепилась за вбитый в стену крючок. И его спасли. А мы вдвоем с Сашей Саломатиным продолжили охоту на галок.
Отчаянные «героические» упражнения я успешно продолжал и позднее, всю свою взрослую жизнь.
Тонул в реках, пропадал в пустынях. Командуя в 23 года артиллерийским дивизионом (три батареи по четыре орудия), как самый грамотный офицер в дивизии, преодолевал 500-километровую пустыню Гоби и хребет Большой Хинган высотой два километра с орудийным конным обозом (300 человек и 170 коней на 12 орудий). С наручным компасом прокладывал путь 12-тысячной дивизии от Читы до Порт-Артура. При этом должен был быть в любой момент готовым к встрече с японскими войсками.
А до этого «путешествия» я освобождал от немцев свои земли и страны Восточной Европы. Любовь к Родине, к людям, к делу и добру помогала мне всегда и во всем!
Артиллерист
Петр МИХИН