Андрей Криволапов: «У войны нет цвета»

Андрей Криволапов – сын заслуженного художника России, профессора Николая Петровича Криволапова. Именно отец стал главным наставником для Андрея в мире искусства. В своих работах Криволапов-младший обращается к мотивам русской истории и православной культуры, черпая вдохновение из былинных сюжетов. После начала СВО художник не раз бывал в зоне боевых действий, работая в местах, где происходят военные действия. Скульптуры из цветного стекла, представленные на выставке «Родники», созданы в уникальной авторской технике. Расплавленное стекло отливается в специальные формы и, застывая, образовывает причудливые композиции. Одну из работ художника приобрёл для своей коллекции Русский музей в Санкт-Петербурге. Выставка «Родники» прошла в Москве и открыта для посещения в Курске до 28 июля. Мы поговорили с Андреем Криволаповым о том, как создаются его произведения.

Искусством не наказывали

– Андрей Николаевич, как родились ваши первые работы?

– Мы с братом с детства наблюдали за работой отца в мастерской, играли с глиной и пластилином, лепили солдатиков. У него была большая коллекция книг по искусству. С шести лет я рассматривал работы Микеланджело и Леонардо. Когда отец уходил на работу, он оставлял мне натюрморт, который нужно было обязательно нарисовать к вечеру. Это было своего рода задание, не наказание. Это была возможность получить опыт и развить свои навыки. Позже мне стало интересно заниматься искусством. Я поступил в художественную школу. Когда в школе №27 открыли первый экспериментальный спецкласс для художников, я попал туда. Затем поступил в Воронежское художественное училище на отделение скульптуры, а после – в Москву, где учился на мастера стекла.

– Почему именно стекло?

– После долгого периода работы со скульптурой мне захотелось попробовать что-то новое. Я всегда тяготел к цвету, поэтому решил попробовать свои силы в создании витражей. Когда насытился этим, понял, что работа со стеклом может быть не менее интересной и богатой. Стекло – это материал, который ведёт себя непредсказуемо. Когда я переводил плотную форму (например, фигуру из пластилина) в стекло, результат каждый раз был разным. Он зависел от освещения и других факторов, и это всегда было удивительно.

Я начал заниматься скульптурой из стекла в 2014 году. До этого работал только с рельефами, которые создавать было проще. Мне нужно было только следить за температурой и формой. Когда же начал работать со стеклом, понял, что это даёт мне возможность создавать уникальные произведения. Например, в работе «Стрелецкая степь» стекло как будто забрало цвет из формы, создавая нежное внутреннее свечение.

– Из какого стекла вы создаёте работы?

– Стекло разное, конечно, начиная с оконного. Но обязательно – всё из одной партии. Потому что два стекла из разных партий, даже с одного и того же завода – это уже опасно. Уже созданная работа через какое-то время может лопнуть. Допустим, открываешь окно: сквозняк, напряжение в стекле, хлопок, и стекло разлетается.

Некоторые скульптуры отлиты из кинескопа от старого телевизора. Чтобы добыть необходимый для работы «хрусталь», в поисках старых советских телевизоров приходится оправляться на свалку. Бывали и травмы. Не знал, что вначале в кинескопе надо отбить трубку, чтобы вышел воздух: там же вакуум. Я ударил по самому кинескопу. И меня так шарахнуло! Рассёк себе ноги. Что касается цветного стекла – с ним очень трудно сейчас: его уже у нас не варят. Просто используются старые запасы: всё, что осталось от Советского Союза.

– Для работы используете какие-то специальные печи?

– Это обычная печь, она может подходить и под металл, и под любой материал, главное, чтобы выдержала температуру 960 градусов. Там я ставлю компьютер, который постепенно то отпускает, то нагоняет температуру. Делаешь форму скульптуры из мягкого материала. Ставишь воронку – и стекло начинает литься, как мёд.

– Люди искусства обычно точные науки не очень уважают. А вы, наверное, в школе ещё физику знали хорошо?

– Я вас умоляю! Ни в коем случае. Это уже опыт: глядя на стекло, понимаешь, что вот это польётся, а это – нет. Когда берёшься за стекло, ты его чувствуешь.

– У вас много работ, основанных на сюжетах древнерусской литературы…

– В школе история была моим любимым предметом. Книги там выдавали весной, в конце года, и за лето я прочитывал весь учебник истории. К тому же Курск – древний город, с богатой историей. Первую работу я сделал по сюжетам «Слова о полку Игореве». На выставке «Родники» представлен второй вариант. Первый был сделан для защиты диплома в Строгановском университете в 2001 году.

– На некоторые работы трудно смотреть: «Степан Разин», «Хатынь»… Страшные картины. В них – человеческие страдания. Тяжело было их создавать?

– Всё пропускаешь через себя, когда начинаешь читать. А я много читал о Степане Разине. Во время колесования он до последнего момента был жив. Пока ему не отрубили голову. Он просил прощения у людей. А в Хатыни погибло 74 ребёнка. Среди страдающих – несколько образов Богоматери с младенцем.

– Ваша скульптура из цветного стекла называется «Северная песня». Кажется, что это древние статуи, каменные изваяния. И вот такой же сюжет в графике – «Донецк»…

– Каждый год я выезжаю со студентами на Север, в Кижи. Бывает, женщины собираются, начинают петь. Понятно, что это уже больше для туристов, но песни те же, что и сотни лет назад. И взгляд, и суть. Позже, уже в донецких степях, я увидел многовековые изваяния: половецкие бабы. Стоят три тысячи лет. Сколько они видели! Мне они очень запали в душу. Всё повторяется.

«Под дождями слёз»

– Вы регулярно выезжаете в зону СВО. Расскажите о цикле «Под дождями слёз». Как вообще началась тема Донбасса?

– В 2022 году зимой я поехал к отцу. Это был февраль. Проезжал где-то под Курчатовом, увидел восход. Он был кровавый, просто кроваво-печёночный. Я такого никогда не видел. Я его нарисовал. Сейчас эта работа у моей сестры. Это единственная работа на военную тему, которая была сделана в цвете. Больше ни одной военной работы в цвете сделать не смог. Тогда я понимал: происходит что-то жуткое. Идёт война, а регионы живут своей жизнью. Там праздники и всё такое, а тут гибнут ребята.

Я хотел попасть на фронт, увидеть всё собственными глазами. Когда человек рисует войну, он должен побывать там. В 2023 году, в октябре, я попал в зону СВО в первый раз. Поехал сначала с гуманитарной миссией с актрисой Натальей Бочкарёвой. Она говорит: «Андрей, ты хотел поехать?» Она меня взяла с собой в Донецк. Я познакомился с военными, с ребятами в госпиталях. Они говорят: «Андрей, приезжай!» Я отвечаю: «Ребята, можно попасть к вам туда?» Они: «Конечно!» И второй, третий, четвёртый раз я уже ездил сам. Просто набирал продукты либо то, что им нужно. Дроны, например. Покупал и выезжал к ним, туда. И они меня брали с собой. Уже 2024 год был, январь. Я был в Авдеевке. Именно когда её штурмовали, я был там.

– Но это же очень страшно и опасно.

– Как только ты попадаешь туда, уже не страшно. Страшно, когда решаешься поехать и понимаешь, что можешь потерять. То есть вот это миг такой – раз, а потом тебе уже легко, свободно, ты едешь с ребятами, они смеются, рассказывают что-то, уже как-то ничего не страшно. А главное, не страшно, когда ты выполняешь приказы. Это вообще дисциплинирует, вообще капитально.

– А в экстремальной ситуации приходилось бывать?

– Там часто приходится слышать: «Не подходи к окну, потому что там снайпер» или «Если что-то прилетает, сразу падай вот сюда, в подвал». Сложно, когда ты приходишь порисовать ребят, а они бегают, постоянно бегают. Там то что-то подноси, то ракету запускай… А ты сидишь, тебе надо кого-нибудь остановить да порисовать. А они-то занимаются своим делом, они воюют.

– Вы в бронежилете писали картины?

– Да, садишься, практически не надо облокачиваться на стенку, бронежилет сам тебя держит, и ты сидишь и рисуешь. Первые рисунки я сделал в Мариуполе. Мне показали место и сказали: сиди, а вот туда не заходи, потому что везде заминировано. И вот тут я как раз рисовал. Меня парень водил и рассказывал, где, чего и как они брали. Вот завод «Азовсталь», вот ящики стоят. То есть там ещё одежда рабочих висела. Довоенное время перекликалось с войной. И там даже не везде трупы могли убрать: заминировано было. Это осень была. И осеннее небо, оно такое, знаете, плачущее. Поэтому я и назвал эти работы «Под дождями слёз». А когда последний раз ездил в Бахмут, ребята меня посадили на второй этаж разрушенного дома, где я и рисовал. Чтобы не подвергать опасности ребят, приходится рисовать очень быстро. То есть ты схватываешь саму суть: дорожки, дома разрушенные, повисшие провода – это и есть город Бахмут. Начинается с сельских домиков, потом уже превращается в трёхэтажный, пятиэтажный.

Вот заснул солдат Саша. Рядом примостилась кошка. Она сама пришла к ним: единственное живое существо на разрушенной улице. Она такая же, как этот весь Бахмут, такого же цвета, бело-рыже-чёрная. Здесь ребят я писал в блиндажах. Саша – донецкий парень, когда штурмовали Авдеевку, он получил тяжёлую контузию, после госпиталя вернулся. Воевал он с 2014 года.

– Солдаты вам позируют?

– Позируют, если, допустим, у них нет движения какого-то боевого. Они начинают прям так садиться: «Художник, нарисуй меня, я жене пошлю». Чтобы красиво было: автомат в руках. Я говорю: «Не надо так!» Говорю – ведите себя естественно, как в жизни. Живи, просто. А я тебя поймаю, нарисую.

– Расскажите о картине, на которой изображено голубое небо и флаги.

– Это кладбище. Всё это молодые ребята. Там до горизонта их несколько тысяч. Над могильным камнем устанавливается флаг. Там номер части и надпись – ДНР, Россия. Там с холма, потом на холм, и всё это в пиках-флагах. Их очень много.

– Какое самое сильное впечатление за всё время вашей работы на фронте?

– Когда я только приехал, везли подбитую сгоревшую технику. Я первый раз вообще увидел её не на параде, а вот так – покалеченную, не омытую от крови. Это было жуткое зрелище – ведь в каждой машине был человек. Это было самое сильное впечатление.

– Расскажите о скульптуре военного, выполненной из цветного стекла.

– Это танкист Александр Заславский. Он из Луганска. Мы познакомились с его дочерью Еленой – она поэт. Она и рассказала мне о своём отце. Механик, танкист, воюет вместе с внуком. А вот мальчишки из Питера – операторы дронов. Они шутят: «Мы здесь самые, нас берегут больше всего, ведь дроноводов не так много». Вот парень только что вернулся с задания, не снял маску ещё, отдыхает.

– У вас много работ на православную тему. Вам не хотелось бы написать икону?

– Я думал о том, чтобы учиться иконописи. Хотел бы написать икону и оставить её ребятам, чтобы она была с ними, пока меня нет. Чтобы святыня их сберегла.

Елена ГАМОВА
Фото Николая СИДОРЕНКО